Большая цитата из Жорж Санд, внезапно в пространстве Петрушки
24.07.2014 в 00:47
Пишет Ликсия:После бесконечных поворотов и переходов по извилистым и путаным тропинкам леса, разбросанного по гористой и
неровной местности, Консуэло очутилась на пригорке, среди скал и развалин, которые даже трудно было отличить друг от
друга, столь разрушительно действовала здесь когда-то рука человека, соперничая с разрушительной рукой времени. Лишь
гора обломков высилась теперь там, где в былое время целая деревня была сожжена по приказу "Грозного слепца",
знаменитого главы каликстинов -- Яна Жижки, потомком которого считал себя Альберт и от которого, быть может, он
происходил на самом деле. В одну темную, зловещую ночь этот грозный и неутомимый полководец отдал приказ своему
войску взять приступом крепость Великанов, находившуюся тогда в руках саксонцев, приверженцев императора; он услышал
ропот солдат, а один из них, стоявший неподалеку, проговорил: "Этот проклятый слепой воображает, что все, как и он,
могут обойтись без света!" Услышав это, Жижка обратился к одному из четырех своих ближайших приверженцев (они
неразлучно были с ним, правя его лошадью или повозкой и сообщая ему самые точные сведения о топографии местности и
передвижении неприятеля) и сказал, обнаруживая при этом необыкновенную память и прозорливость, заменявшую ему
зрение:
-- Нет ли здесь поблизости деревни?
-- Да, отец, -- ответил ему проводник таборитов, -- направо от тебя -- на возвышенности, что против крепости.
Жижка подозвал недовольного солдата, на ропот которого он обратил внимание.
-- Дитя, -- сказал он ему, -- ты жалуешься на темноту? Так отправляйся поскорее вон в ту деревню, что направо
от меня на горе, и подожги ее, -- при свете пламени мы сможем выступить и сражаться.
Страшный приказ был выполнен. Пылающая деревня освещала передвижение и штурм таборитов. Крепость замка
Великанов пала через два часа, и Жижка завладел ею. Когда рассвело, Жижке доложили, что среди обгорелых развалин
деревни, на самой вершине холма, с которого солдаты наблюдали накануне за действиями осажденных, уцелел, сохранив
свою листву, молодой, но уже крепкий дуб, единственный во всей округе. Очевидно, он не пострадал от пламени
благодаря воде колодца, питавшей его корни.
-- Я хорошо знаю этот колодец, -- ответил Жижка, -- десять человек из наших были брошены туда проклятыми
жителями этой деревни, и после того камень, закрывающий колодец, ни разу не был сдвинут с места. Пусть остается он
там и послужит им надгробным памятником. Мы ведь не из тех, кто верит, будто блуждающие души умерших будут отогнаны
от врат рая покровителем Рима -- Петром-ключарем, которого они превратили в святого, -- отогнаны только потому, что
тела их гниют в земле, не освященной жрецами Ваала. Пусть кости наших братьев почивают с миром в этом колодце, --
души их живы, они уже возродились в новых телах, и эти мученики, хотя мы и не знаем их, сражаются среди нас. Что
касается жителей деревни -- они получили возмездие по заслугам. А дуб хорошо сделал, посмеявшись над пожаром: ему
предстоит более славная будущность, чем укрывать под своей тенью неверующих. Нам нужна виселица, вот мы ее и нашли.
Приведите ко мне двадцать монахов-августинцев, которых мы захватили вчера в их монастыре и которые так неохотно
следуют за нами. Давайте-ка развесим их повыше на ветвях этого славного дуба! Такое украшение окончательно вернет
ему здоровье.
Сказано -- сделано. С этого времени дуб зовется "Гуситом", камень на колодце -- скалой Ужаса", а разрушенная
деревня и покинутый холм -- Шрекенштейном".
читать дальшеПосле обеда, гуляя с Амелией по саду, Консуэло вдруг увидела по ту сторону рва, отделявшего их от полей,
Зденко. Казалось, он говорил сам с собой и, судя по интонации, рассказывал себе какую-то историю. Консуэло
остановила спутницу и попросила ее перевести то, что говорило это странное существо.
-- Как могу я переводить бессмысленные бредни, в которых нет ни малейшей последовательности? -- пожимая
плечами, ответила Амелия. -- Ну хорошо, вот что он бормотал, раз уж вам так хочется это знать: "Была однажды большая
гора, совсем белая, совсем белая, рядом с ней большая гора, совсем черная, совсем черная, и рядом еще большая гора,
совсем красная, совсем красная..." Ну что, вас это очень интересует?
<...>
-- Сейчас говорят его горы: "Отчего, гора красная, совсем красная, задавила ты гору черную, совсем черную? А
ты, гора белая, совсем белая, зачем позволила раздавить гору черную, совсем черную?"
Тут Зденко запел пронзительным, разбитым голосом, но так верно и с таким чувством, что Консуэло была
растрогана до глубины души.
Песнь его была такова:
"Горы черные и горы белые, много вам надо воды с красной горы, чтобы вымыть ваши платья;
Ваши платья, черные от преступлений и белые от праздности, ваши платья, загрязненные ложью, ваши платья,
сверкающие гордыней.
Но вот они вымыты, хорошенько вымыты, оба ваши платья, не хотевшие переменить свой цвет. Вот они изношены,
совсем изношены, ваши платья, не хотевшие влачиться по дороге!
Вот все горы красные, совсем красные. Нужны все воды неба, все воды неба, чтобы их вымыть".
***
Когда Консуэло попросила Амелию перевести фразу, записанную в памятной книжке и запечатлевшуюся в ее мозгу, та
сказала, что ровно ничего в ней не понимает, хотя дословно эта фраза и значит: Обиженный да поклонится тебе!"
-- Быть может, -- прибавила она, -- он подразумевает Альберта или самого себя, считая, что их обидели,
принимая за сумасшедших: ведь они-то считают себя единственными разумными людьми на свете. Но стоит ли доискиваться
смысла в речах безумного? Знаете, этот Зденко занимает ваше воображение гораздо больше, чем он того заслуживает.
-- Во всех странах существует народное поверье, -- ответила Консуэло, что сумасшедшие бывают одарены высшей
прозорливостью, недоступной холодному, положительному уму. Я вправе иметь предрассудки моего сословия и не могу
поверить, чтобы он говорил эти непонятные для нас слова случайно.
-- Попробуем спросить капеллана, -- сказала Амелия. -- Он большой знаток всяких местных народных изречений,
старинных и нынешних. Быть может, он объяснит нам и это.
И, тут же подбежав к священнику, она попросила его объяснить фразу Зденко.
Эти непонятные слова точно громом поразили капеллана.
-- Боже милостивый! -- воскликнул он, бледнея. -- Где ваше сиятельство могли услышать такое богохульство?
-- Если это и богохульство, то я не понимаю его, -- смеясь, ответила Амелия, -- вот почему я жду вашего
перевода.
-- Дословно, на правильном немецком языке, это именно то, что вы изволили сейчас сказать, баронесса:
"Обиженный да поклонится тебе!" Но если вам угодно знать, что значит эта фраза в устах того идолопоклонника, который
ее произнес, она значит... я едва решаюсь даже выговорить: "Да будет дьявол с тобой!"
-- Или попросту: "Иди к дьяволу! -- заливаясь пуще прежнего смехом, подхватила Амелия. -- Нечего сказать, --
продолжала она, -- очень любезно! Вот на что можно нарваться, милая Нина, ведя разговоры с сумасшедшими! Вы не
ожидали, что Зденко со своей приветливой улыбкой и веселыми гримасами способен поднести вам столь мало учтивое
пожелание?
-- Зденко! -- воскликнул капеллан. -- Так это, значит, изречение этого жалкого идиота? Ну, слава богу, а я,
признаться, дрожал, боясь, не другой ли кто... И совершенно напрасно... Это могло выйти только из головы Зденко,
начиненной гнусностями старинной ереси. Откуда только черпает он все эти забытые теперь, никому не известные вещи?
Лишь нечистая сила может внушать ему подобное.
-- Да это просто очень скверное ругательство, которое в ходу у простого народа всех национальностей, --
возразила Амелия, -- и католики в данном случае не составляют исключения.
-- Вы заблуждаетесь, баронесса, -- сказал капеллан, -- в устах сумасшедшего это вовсе не проклятие. Напротив:
это дань почтения, благословение -- вот что преступно! Эта мерзость идет от лоллардов, отвратительной секты,
породившей, в свою очередь, секту вальденцев, от которой произошли гуситы...
-- А от них произошло еще множество других сект, -- добавила Амелия, напуская на себя серьезность, чтобы
поиздеваться над добрым священником. -- Но объясните же нам, господин капеллан, -- продолжала она, -- каким образом,
посылая ближнего к дьяволу, можно оказать ему любезность?
-- Видите ли, по учению лоллардов сатана не был врагом рода человеческого, а напротив, был его покровителем и
заступником. Они изображали его жертвой несправедливости и зависти. По их верованиям, архангел Михаил и другие
небесные властители, низвергнувшие сатану в бездну, были истинными демонами, а Вельзевул, Люцифер, Астарот, Астарта
и прочие исчадия ада -- это сама невинность и свет. Лолларды верили, что могущество Михаила и его славного воинства
скоро кончится и что сатана со своими проклятыми приспешниками будет восстановлен в своих правах и водворен обратно
на небо. Словом, у них был настоящий нечестивый культ сатаны, и при встрече они приветствовали друг друга вот этой
фразой: "Обиженный да поклонится тебе! ", то есть: "Тот, которого отвергли и несправедливо осудили, пусть
покровительствует и помогает тебе".
-- Итак, -- захлебываясь от смеха, проговорила Амелия, -- теперь моя дорогая Нина находится под чудесным
покровительством, и я не удивлюсь, если нам скоро придется прибегнуть к заклинаниям, чтобы уничтожить в ней действие
чар Зденко.
URL записинеровной местности, Консуэло очутилась на пригорке, среди скал и развалин, которые даже трудно было отличить друг от
друга, столь разрушительно действовала здесь когда-то рука человека, соперничая с разрушительной рукой времени. Лишь
гора обломков высилась теперь там, где в былое время целая деревня была сожжена по приказу "Грозного слепца",
знаменитого главы каликстинов -- Яна Жижки, потомком которого считал себя Альберт и от которого, быть может, он
происходил на самом деле. В одну темную, зловещую ночь этот грозный и неутомимый полководец отдал приказ своему
войску взять приступом крепость Великанов, находившуюся тогда в руках саксонцев, приверженцев императора; он услышал
ропот солдат, а один из них, стоявший неподалеку, проговорил: "Этот проклятый слепой воображает, что все, как и он,
могут обойтись без света!" Услышав это, Жижка обратился к одному из четырех своих ближайших приверженцев (они
неразлучно были с ним, правя его лошадью или повозкой и сообщая ему самые точные сведения о топографии местности и
передвижении неприятеля) и сказал, обнаруживая при этом необыкновенную память и прозорливость, заменявшую ему
зрение:
-- Нет ли здесь поблизости деревни?
-- Да, отец, -- ответил ему проводник таборитов, -- направо от тебя -- на возвышенности, что против крепости.
Жижка подозвал недовольного солдата, на ропот которого он обратил внимание.
-- Дитя, -- сказал он ему, -- ты жалуешься на темноту? Так отправляйся поскорее вон в ту деревню, что направо
от меня на горе, и подожги ее, -- при свете пламени мы сможем выступить и сражаться.
Страшный приказ был выполнен. Пылающая деревня освещала передвижение и штурм таборитов. Крепость замка
Великанов пала через два часа, и Жижка завладел ею. Когда рассвело, Жижке доложили, что среди обгорелых развалин
деревни, на самой вершине холма, с которого солдаты наблюдали накануне за действиями осажденных, уцелел, сохранив
свою листву, молодой, но уже крепкий дуб, единственный во всей округе. Очевидно, он не пострадал от пламени
благодаря воде колодца, питавшей его корни.
-- Я хорошо знаю этот колодец, -- ответил Жижка, -- десять человек из наших были брошены туда проклятыми
жителями этой деревни, и после того камень, закрывающий колодец, ни разу не был сдвинут с места. Пусть остается он
там и послужит им надгробным памятником. Мы ведь не из тех, кто верит, будто блуждающие души умерших будут отогнаны
от врат рая покровителем Рима -- Петром-ключарем, которого они превратили в святого, -- отогнаны только потому, что
тела их гниют в земле, не освященной жрецами Ваала. Пусть кости наших братьев почивают с миром в этом колодце, --
души их живы, они уже возродились в новых телах, и эти мученики, хотя мы и не знаем их, сражаются среди нас. Что
касается жителей деревни -- они получили возмездие по заслугам. А дуб хорошо сделал, посмеявшись над пожаром: ему
предстоит более славная будущность, чем укрывать под своей тенью неверующих. Нам нужна виселица, вот мы ее и нашли.
Приведите ко мне двадцать монахов-августинцев, которых мы захватили вчера в их монастыре и которые так неохотно
следуют за нами. Давайте-ка развесим их повыше на ветвях этого славного дуба! Такое украшение окончательно вернет
ему здоровье.
Сказано -- сделано. С этого времени дуб зовется "Гуситом", камень на колодце -- скалой Ужаса", а разрушенная
деревня и покинутый холм -- Шрекенштейном".
читать дальшеПосле обеда, гуляя с Амелией по саду, Консуэло вдруг увидела по ту сторону рва, отделявшего их от полей,
Зденко. Казалось, он говорил сам с собой и, судя по интонации, рассказывал себе какую-то историю. Консуэло
остановила спутницу и попросила ее перевести то, что говорило это странное существо.
-- Как могу я переводить бессмысленные бредни, в которых нет ни малейшей последовательности? -- пожимая
плечами, ответила Амелия. -- Ну хорошо, вот что он бормотал, раз уж вам так хочется это знать: "Была однажды большая
гора, совсем белая, совсем белая, рядом с ней большая гора, совсем черная, совсем черная, и рядом еще большая гора,
совсем красная, совсем красная..." Ну что, вас это очень интересует?
<...>
-- Сейчас говорят его горы: "Отчего, гора красная, совсем красная, задавила ты гору черную, совсем черную? А
ты, гора белая, совсем белая, зачем позволила раздавить гору черную, совсем черную?"
Тут Зденко запел пронзительным, разбитым голосом, но так верно и с таким чувством, что Консуэло была
растрогана до глубины души.
Песнь его была такова:
"Горы черные и горы белые, много вам надо воды с красной горы, чтобы вымыть ваши платья;
Ваши платья, черные от преступлений и белые от праздности, ваши платья, загрязненные ложью, ваши платья,
сверкающие гордыней.
Но вот они вымыты, хорошенько вымыты, оба ваши платья, не хотевшие переменить свой цвет. Вот они изношены,
совсем изношены, ваши платья, не хотевшие влачиться по дороге!
Вот все горы красные, совсем красные. Нужны все воды неба, все воды неба, чтобы их вымыть".
***
Когда Консуэло попросила Амелию перевести фразу, записанную в памятной книжке и запечатлевшуюся в ее мозгу, та
сказала, что ровно ничего в ней не понимает, хотя дословно эта фраза и значит: Обиженный да поклонится тебе!"
-- Быть может, -- прибавила она, -- он подразумевает Альберта или самого себя, считая, что их обидели,
принимая за сумасшедших: ведь они-то считают себя единственными разумными людьми на свете. Но стоит ли доискиваться
смысла в речах безумного? Знаете, этот Зденко занимает ваше воображение гораздо больше, чем он того заслуживает.
-- Во всех странах существует народное поверье, -- ответила Консуэло, что сумасшедшие бывают одарены высшей
прозорливостью, недоступной холодному, положительному уму. Я вправе иметь предрассудки моего сословия и не могу
поверить, чтобы он говорил эти непонятные для нас слова случайно.
-- Попробуем спросить капеллана, -- сказала Амелия. -- Он большой знаток всяких местных народных изречений,
старинных и нынешних. Быть может, он объяснит нам и это.
И, тут же подбежав к священнику, она попросила его объяснить фразу Зденко.
Эти непонятные слова точно громом поразили капеллана.
-- Боже милостивый! -- воскликнул он, бледнея. -- Где ваше сиятельство могли услышать такое богохульство?
-- Если это и богохульство, то я не понимаю его, -- смеясь, ответила Амелия, -- вот почему я жду вашего
перевода.
-- Дословно, на правильном немецком языке, это именно то, что вы изволили сейчас сказать, баронесса:
"Обиженный да поклонится тебе!" Но если вам угодно знать, что значит эта фраза в устах того идолопоклонника, который
ее произнес, она значит... я едва решаюсь даже выговорить: "Да будет дьявол с тобой!"
-- Или попросту: "Иди к дьяволу! -- заливаясь пуще прежнего смехом, подхватила Амелия. -- Нечего сказать, --
продолжала она, -- очень любезно! Вот на что можно нарваться, милая Нина, ведя разговоры с сумасшедшими! Вы не
ожидали, что Зденко со своей приветливой улыбкой и веселыми гримасами способен поднести вам столь мало учтивое
пожелание?
-- Зденко! -- воскликнул капеллан. -- Так это, значит, изречение этого жалкого идиота? Ну, слава богу, а я,
признаться, дрожал, боясь, не другой ли кто... И совершенно напрасно... Это могло выйти только из головы Зденко,
начиненной гнусностями старинной ереси. Откуда только черпает он все эти забытые теперь, никому не известные вещи?
Лишь нечистая сила может внушать ему подобное.
-- Да это просто очень скверное ругательство, которое в ходу у простого народа всех национальностей, --
возразила Амелия, -- и католики в данном случае не составляют исключения.
-- Вы заблуждаетесь, баронесса, -- сказал капеллан, -- в устах сумасшедшего это вовсе не проклятие. Напротив:
это дань почтения, благословение -- вот что преступно! Эта мерзость идет от лоллардов, отвратительной секты,
породившей, в свою очередь, секту вальденцев, от которой произошли гуситы...
-- А от них произошло еще множество других сект, -- добавила Амелия, напуская на себя серьезность, чтобы
поиздеваться над добрым священником. -- Но объясните же нам, господин капеллан, -- продолжала она, -- каким образом,
посылая ближнего к дьяволу, можно оказать ему любезность?
-- Видите ли, по учению лоллардов сатана не был врагом рода человеческого, а напротив, был его покровителем и
заступником. Они изображали его жертвой несправедливости и зависти. По их верованиям, архангел Михаил и другие
небесные властители, низвергнувшие сатану в бездну, были истинными демонами, а Вельзевул, Люцифер, Астарот, Астарта
и прочие исчадия ада -- это сама невинность и свет. Лолларды верили, что могущество Михаила и его славного воинства
скоро кончится и что сатана со своими проклятыми приспешниками будет восстановлен в своих правах и водворен обратно
на небо. Словом, у них был настоящий нечестивый культ сатаны, и при встрече они приветствовали друг друга вот этой
фразой: "Обиженный да поклонится тебе! ", то есть: "Тот, которого отвергли и несправедливо осудили, пусть
покровительствует и помогает тебе".
-- Итак, -- захлебываясь от смеха, проговорила Амелия, -- теперь моя дорогая Нина находится под чудесным
покровительством, и я не удивлюсь, если нам скоро придется прибегнуть к заклинаниям, чтобы уничтожить в ней действие
чар Зденко.
Жорж Санд, "Консуэло"