AUDENTES DEUS IPSE JUVAT
30.11.2016 в 20:00
Пишет Alma Mahler:У тайны нет дверей.URL записи
Немного про «Исход» и не только.
Когда-то давно, еще в подростковом возрасте, мне попался в руки маленький коричневый томик пьес Гельдерода. Да, я была уже подготовлена просмотренным мной не один раз «Эскориалом», который знала почти наизусть, с ходу влюбилась в «Дьявола, который проповедовал чудеса» и «Школу шутов», но «Исход актера» после первого же прочтения стал моей любимой пьесой на всю жизнь, поделив этот пьедестал с такой же жесткой пьесой российского автора начала ХХ века.
Нет, не скажу, что у меня сразу появилась мысль «а поставлю я ее!», но потихоньку она возникала в голове и стала оформляться. Пока что туманная, расплывчатая, и с маячками вроде «поставишь? Где? Как? С кем? У тебя нет театра, нет актеров, ты вообще музыкант, а не режиссер». В пару к этой пьесе шла еще одна, зов которой был не слабее – «На дне».
Времени с той поры прошло немало, какие-то проекты отзвучали, какие-то начались, идея собственного театра грела душу, и за тенью «Тени» (сорри за тавтологию) уже более реально возникла мысль: «Надо ставить. И «дно» и «исход» надо, надо, надо!!!!» Человек предполагает, а Бог располагает. Я не поставила "Исход" (по крайней мере, пока), но это сделал другой человек. И сделал так, что теперь всем придется равняться на такой спектакль. Пока что это лучшее у Микаэля (ведь жизнь продолжается, и будет еще много спектаклей). А Ренатуса сыграл человек, которого я видела в этой роли еще в том далеком 2008 году.
Первого спектакля я не посмотрела, будучи тогда на гастролях в другом городе. На второй пришла и мой восторг был неописуем, хотя — ну честно так честно – мне не понравился Жан-Жак (Кирилл Челноков). Он играл капризно и деревянно, очень упивался тем, как он хорош… и не партнерил совсем. Ни Арманде (хотя там такая изумительная история), ни Ренатусу. В следующий раз этот артист играл намного лучше, а одну из ведущих ролей – Фаготти – взял Грант Туманов. Это была феерия, взаимодействие «Ренатус-Фаготти» заиграло тысячей новых красок, стало более резким и глубоким.
Сначала я не думала, что мне придется играть в «Исходе», хотя Роза всегда очень нравилась и мне было что через нее сказать. И вдруг меня зовут сыграть эту роль. Да еще когда спектакль перенесли с большой сцены на малую…
Что я могу сказать? Если по пунктам, то несмотря на волнение, Миша сыграл замечательно. Человека не сильного, самолюбивого, замкнутого – но при этом очень порядочного, искреннего и трогательного. Такого Жан-Жака можно понять и полюбить, можно за таким пойти, работать с ним. Можно дружить, ибо он отзывчив на дружбу. В чем-то мудрый – в чем-то совсем ребенок, он делает первые шаги в том, что другие постигли гораздо раньше, чем он сам. Всю жизнь он жил в мире придуманных историй, запутал в нем себя, любимую женщину, друга, творчество… а теперь надо держать ответ. И он его даст. С неожиданной силой и яростью, казалось бы, неожиданными в таком сдержанном и малоэмоциональном характере.
Арманда. Женская театральная судьба, прекрасная, заманчивая и трагическая одновременно. Прошедшая путь от юной девочки, влюбленной в своего мэтра и учителя, до разочарованной, в чем-то циничной и печальной молодой женщины, не потерявшей своей огромной любви. Ей хочется и утешить человека – и уязвить его, ему – утешить и уязвить ее. Как знакомо, как нелепо – и как прекрасно!
Фаготти. Он вечен. Как вечен мир. Как вечен театр и вечен небосвод над головой. Грустный мим с нежной душой, гротескный доктор-смерть и просто человек, который пытается хоть чем-то помочь. Судьба не дала ему близких, не дала возможности жить как все – да и хотел ли он этого? – зато наделила нездешней мудростью и умением слушать и задавать странные вопросы, на которые ответы найти не проще, чем ключ от двери, которой нет. Пластика, приглушенный мягкий голос, поющие руки – браво, Грант!
Гюстав. В исполнении Егора получился юноша из состоятельной семьи, для которого театр – смысл жизни. Скорее всего, он дружил с Ренатусом и смотрел на него как на кумира, равнялся на него думал: «еще лет 5 и я смогу так же!» Он яростен и страстен, он по-юношески вспыльчив и язвителен, он лучше других понимает, что происходит в театре, да нет – просто чувствует это как барометр.
Актеры маленького театра – это тоже мир. Немного странный, равнодушный, гротескный, пропитанный эстетикой смерти, столь модной в то время. Они голодают и заливают горе коньяком, не спят ночами и мерзнут в холодной театральной коробке, они жмутся друг к другу в желании поделиться хоть каким-то теплом. А тепла нет. Как нет его в этих модных пьесах. Их веселье – это невеселый смех с картин Брейгеля-старшего. Веселье, в котором радости нет и не будет. Есть безысходность и надлом.
И этому хрупкому миру, висящему на ниточке преданности своему делу, противостоят Ангелы. Их не мучит тоска, в них нет жалости, есть только абсолютная, беспощадная идея справедливости. «Так быть должно!». С подобными словами на устах рождалась в эти годы фашистская идея, с подобными словами в СССР отправляли на север эшелоны неугодных. С подобными словами люди шли брат на брата, уверенные, что желание «чтобы все было правильно» искупит любую подлость и любую жестокость. Это не просто страшные маски, вглядись в них, человек: это то зло, что таится в тебе, твоя жажда быть возвеличенным, твоя жажда отомстить тем, кто думает не так как ты, твоя жажда убивать и попирать ногами!
И конечно же, Ренатус. Вы когда-нибудь видели картины Босха? С людьми, чье одиночество становится еще более страшным в мире равнодушных созданий, прекрасных и безобразных, но, главное – бесчувственных. Ренатус – это догорающий костер на ветру, рядом с которым греются другие, но который неспособен защитить самого себя. С одной стороны – сильный, твердый, несгибаемый характер, с другой – надломленность, существование не на пределе, а за пределом человеческих сил, преданность театру и страшный, нечеловеческий фатализм. Он верит в Жан-Жака и его творчество, поэтому идет до конца, чтобы не подвести друга, утешить его и дать ему возможность поверить в себя. Даже в приступах ярости и отрицания, даже на пороге смерти, даже за его порогом. И сыграно это так, что веришь полностью во все: и в эмоции героя, и в его поступки, и в его смерть. Могу это сказать еще и как человек, который весь второй акт простоял за занавесом, чтобы хотя бы слышать это. На самом деле, слов и мыслей у меня куда больше, но мне трудно озвучить их все разом. Возможно, напишется и что-то еще.
А мне вспомнились мои же строчки, написанные по поводу "Исхода" очень давно:
«Жизнь подходит к финалу последнего акта,
Угасает в груди бутафорский костер...
Отпусти мне грехи, мой безжалостный автор –
Если ты не поэт, то и я -- не актер...»
1996
PS. Если Света сегодня писала про Высоцкого в "Добром человеке...", то я подпишусь под этими словами, только сравнение дам иное: Авилов в "Мольере". Хорошо?